Так что я, под удивлённые ахи девиц, в воду плюхнулся и начал в ней барахтаться и плавать всячески. Ну и бегуну команду отдыхать дал, после чего девчонки с него слезли и, с опаской глядя на меня, подошли по золотому песочку.

— Стригор Стрижич, а чего это вы делаете?

— Плаваю, — доходчиво ответил я. — Можете тоже, водичка приятная. А за округой я приглядываю.

— В воде? — удивлённо хихикнула Ола, на что я на неё ентой самой водой плеснул.

Девчонка взвизгнула, но к воде подошла. А через минуту мы уже втроём плескались на мелководье. Индрик на нас акульим глазом покосил, но устраивать “Челюсти”, ни первые, ни вторые, не стал. А отмыслеэмоционировал: “погуляю, осмотрюсь?” На что я, занятый вознёй с девчонками, дал добро.

Что любопытно, плавучесть тел была явно выше нулевой. Незначительно, но потонуть местный может, только если топиться целенаправленно и самоотверженно будет, отметил я мимоходом.

В общем, поплавали, послушал я щебет девиц на тему, что “почти как наша банька”, даже поностальгировать о классном имуществе, всяким там братцам на поживу оставшемся.

Ну и взяли мы, да и сексом занялись — и девчонкам хотелось, да и мне. Довольно экзотично вышло — на природе, которая въевшимися рефлексами воспринималась как “смертельно опасное место”, причём у всех троих. Но ничего так вышло, приятственно, да.

И вот, не только довольные, но и удовлетворённые, валяемся мы на песочке, я лениво думаю, что через четверть часика надо выдвигаться, чтоб не надрываться и в поле не ночевать. А то чёрт знает, что там егери зачистили, но ночных тварей я опасался. В плане того, что лично мне поспать точно не выйдет, а я поспать не против. Да и с девочками ещё повозиться, но уже в трактире, обстоятельно.

Думаю я, значит, эти полные человеколюбия (в своём и девчонок лице) мысли, как вдруг… Ну вот не знаю, смеяться или плакать: выносит на нас Индрика, почти полностью, извиняюсь, канареечно-жёлтого цвета. Только морда вокруг пасти и глаз нормального колёру. И говорит мне эта чуда-юда индриковской мыслеречью:

— Я, хозяин, травку нашёл, противную на вкус — гадость! Но повалялся на ней — приятно-о-о… И красивый стал, — аж зажмурился акул.

А я принюхался, почуял лёгкий запах кислоты. Всполошился, подскочил к канарейской акуле, проверил. Жив, бодр, здоров. И жёлтый, как сволочь, ржанул я, на что не знающие, как реагировать, девчонки всё же захихикали.

Это, выходит, нашёл акул кислотосодержащий сорняк. Которым устроил себе пилинг, что его шкуре только на благо пошло, да и “приятно”, как он мыслеэмоционировал. Только, видимо, помимо средней кислоты, сорняк содержал жёлтый пигмент. Который теперь в слой кожи намертво въелся.

И будет у меня ездовая канарейка, ржанул я снова, аккуратно похлопав зверюгу по морде и направляя купаться.

— А что это с Индриком, Стригор Стрижич? — полюбопытствовала, улыбаясь, Люба.

— А это он, Люб, красивым стал.

— Отмоется? — посмотрела она на плещущегося в озерке акула.

— Да нет, это надолго. Будет у меня самый красивый Индрик в Империи, да и на всём Беловодье, — не без ехидства отметил я, на что последовало гордое акулье “Да!”

В общем, нормальный у меня получился Индрик, оценил я канареечного акула уже в пути. И народ встречный и поперечный в ужасе не разбегается, а служка трактирный даже очи не выпучил. Впрочем, на довольно оживлённом тракте, видно, и не такого насмотрелся.

В общем, через несколько дней дотопали мы до Славска. Город был действительно большим, заметным издали, с коралловой стеной и вообще. И с нас местные гаишники, которые стражники привратные, даже денежку малую стрясли, какой-то местный курортный сбор, на то, чтоб провал дальше не проваливался.

Я сначала хотел в позу уязвлённого в кошелёк родовича встать, но передумал — деньги небольшие не только по моим, монстробойно-олигархическим меркам, но и вообще. Может, и вправду не пропьют, а провал там укрепят. Или в лужу какую плюнут хотя бы, раз засыпать не удосужились.

В общем, ввалились мы в Славск, который от ворот отличался архитектурой — никаких растущих домов грибного или там растительного типа не было и в помине. Коралловые дома, коралловая мостовая. Правда, общего купола не было, а был, очевидно, коллективный — с придомовых участков пёрли полупрозрачные зонтики, сплетаясь кронами с соседскими. Как домой попал, улыбнулся я.

И решил путь свой с девчонками направить в конюшню для тарпанов. Ну реально, если в Славске и есть диковинки какие-то, интересные до одури, так и в Нерезиновске, который Стольный Град, они будут. Ну а не будет, можно и вернуться со временем. А меня Академия ждёт, слёзками горючими обливается, по причине отсутствия моей научно-исследовательской персоны.

В общем, отловил я криком карапуза, видом пронырливого — аж жуть. И продемонстрировал ему пятикопечную пластинку, с веским уведомлением, что если сей карапуз мою барственность к коням небесным проводит, то копеечки будут карапузьи. А не проводит — не будут. Пусть пронырливость в качестве чичероне проявляет, побыстрее нас проводив.

— Так это вам, господин, в конюшню небесную надобно, — выдал паренёк.

— Да хоть в коровник окрестный, — хмыкнул я. — Надо мне на тарпана попасть. И без промедлений и блужданий, тогда деньга, — подкинул я монетку под алчным и пронырливым взглядом, — твоя.

— Исполню, господин! За мной пожалуйте! — врубил пронырливость в нужную сторону паренёк.

И повёл нас по проспекту, а потом боковым улицам — но в общем, в одном направлении, так что я не напрягался. Прохожие на красивого Индрика в меру своей культуры клювами щёлкали, но не орали. Девчонки оглядывались, но без особого любопытства. От центра Ростока окружение не сильно отличалось, так что они, как и я, ждали, когда на тарпанов попыриться можно будет.

И вот, чешем мы, значит, целенаправленно, ведомые чичероной, и вот, после закутка, у какого-то вроде постоялого двора некая родовишна на щуке сидит верхом, который скакун. Ждёт, видно, кого-то, или просто стоит посредь улицы, себя являя — так-то, девка вполне себе ничего, с пронзительно-зелёными глазищами и вообще. Но у меня лучше, факт.

Так что поклонился я слегка, не останавливая Индрика.

И вот, эта со всех сторон бескультурная личность женского полу, простёрла граблю свою быдлючую, оттопырила перст невоспитанный, да и начала, тыча ентим перстом в Индрика, нагло и в голос ржать!

Вот ведь, паразитка какая, отметил я. И ведь вроде как мы все из себя провинциалы, а здесь культуриё невозможное. Вот, аж похрюкивает и пузыри носярой пускает, культуру великую удержать не в силах, отметил я. Бросил вполголоса: “Сама дура”, да и продолжил путь. Ну что с убогой возьмёшь, даже на анализы не сгодится, тоже дичь какая-то невнятная в смысле органа.

И вот, в спину мне вдруг раздаётся гневный вопль:

— Извинись перед родовишной, хам!

— И ты дурак, — оборачиваясь припечатал я крикуна.

Присмотрелся: весь из себя подбочиненный, лет под тридцать. Явный Хорсыч, аж шибает огненным эфиром, весь из себя гневается. И вот какого, извиняюсь, хера?

— Жди, — бросил я чичеронину, который к стеночке прижался, но покивал.

Перспектива обогащения явно пересилила желание драпануть от этих долбанутых родовичей.

— Надо-то что, невежа непредставленный? — полюбопытствовал я.

— Да ты… Хоргор Хорсыч я, невежда…

— Да сам дурак, говорил уже. Стригор Стрижич, Владыка Болотного Лога. Надо-то что, Хорсыч?

— Как смеешь ты, в невежестве оскорблять, сам благородную родовишну оскорбив премерзко?!

— Енту что ли? — куртуазно потыкал я перстом в наблюдающую прищуренными глазами ржунью. — Так я её не называл. В воздуся изрёк.

— Ваш скакун очень потешен…

— Над скакуном смеётся… только дурак. О чём я воздуся оповестил, ну а коль вы, сударыня, на свой счёт приняли — так, видно, от ума большого, — задумчиво отметил я.

Какое-то на меня наплывало дежавю, что-то ента ситуация мне напоминала. А не пророчу ли я, часом, задумался я, но тут вспомнил — что. Забавно, ухмыльнулся я, но тут Хорсыч, явно в моей доброй улыбке углядев оскорбление своего скорбного ума, рванул сулиман с пояса: