После сего спича Погибич впал в раздумия тяжёлые, но глыбу в свой огород не усмотрел, хмыкнул чудаковатости.

— А насчёт вопроса вашего, о супружестве меньших… подумаю я, Погислав Погибич. Тут же дело такое — глянуть надо, какова дева-то. И не в том дело что дурна, но в гимна-а-азиях обучается, — скривил я губу. — А как наберётся мудрствований чрезмерно? Жона дом хранить должна, да детей рожать, а мудрствования всяческие для городских потребны, — выдал я, подумал, не вытереть ли нос рукавом, но передумал, по причине фактического отсутствия оного. — Да и меньшой братец оженится, вперёд старшого. Можно-то можно, да неудобье, хоть и подумать надо. А главное, что в выкуп вы за родную кровь пожелаете? — жёстко уставился я на собеседника, благо моим эфиром он надышался, хоть и сопротивление было весьма ощутимым.

— Да какой выкуп между своими, соседи — они, почитайте, как семья, — замахал дядька руками и врал, как дышал. — И девки мудрствовать стали невместно, это вы правы, Стригор Стрижич. А ежели вам Погимудрушка глянется — так я только порадуюсь, муж вы видно основательный, о роде печётесь…

— И всё же, Погислав Погибич, выкуп-то какой?

— Да не будет выкупа, что вы, Стригор Стрижич, как на торгу, право слово. Наоборот, поможем по-родственному, с доставкой в Росток товаров ваших, чай, тяжко вам обережность блюсти и скакать, как заяц какой, в Росток, — выдал этот тип.

Ну, в общем, ясно. На трофеи с тварей зуб точит, выжига такой. Нет, совсем не ограбит и дочурку спихивает не на голодную смерть. Но жаден без меры. Не сказать, что глуп, для “своего рода”, в общем-то, старается, но явно меня за болвана деревенского, жизни не видевшего, держит. И, хотя ныне сомневается, но удочку закинул. И, кстати, со Стригором-то могло и проканать.

— Подумаем, посмотрим, Погибислав Погибич. Благо срок скоро подойдёт. И о делах рода побеседуем, думаю, случится оказия.

— Радостно слышать это, — не вполне радостно выдал дядька. — Ну да пустое это, значит, увидим да обсудим. А вы, Стригор Стрижич, поведайте, как жизнь ваша протекает?

Ну и с милой улыбкой, от которой собеседника передёргивало, начал я тварей пущи описывать наиболее злостных и лютых. Их пиршества пейзанские, ухватки милые и привычки кулинарные.

Дядька проникся, вздрагивать от улыбки перестал, но побледнел и слушал. В принципе — не зря побледнел, тот же жорун, хер ходячий — звиздец как он есть, когда человека всасывает. Да и песцы — тварюшки милые, да и много кто есть.

А он об этом богатстве только слышал. Правда, мелькала на дне тревожных буркал искорка жадности: знал, паразит, сколько запчасти от тварей стоят, и явно норовил свою клешню алчную запустить, да за наш счёт поживиться.

Ну да и пусть его. Не враг, но и не доброжелатель. О роде пекущийся родович, а что алчен… ну, бывают и хуже недостатки, да и не гадил он ничем и не собирается.

Да даже девку для Стризара, если там любовь невозможная, можно прибрать. Мне-то пока нахрен не сдалось, детей заводить. А вот Погибишна под рукой, как образец исследований и возможный реципиент для расширения органа эфирной манифестации — а почему бы и да? Ну а прибыль в таком раскладе жадина этот получит… но умеренную. По совести, причём по моей.

Так, досидели далеко за полночь, да и разошлись. Девчонки уже спали, а я опять, святой барин, не стал будить. Блин, как целибат уже, с учётом МОЕЙ нарастающей охотки, хмыкнул я, засыпая. Впрочем, гормоны я могу и эфирно угомонить, так-то нечего ныть. Но забавно выходит, что есть, то есть.

На рассвете выдвинулись, Погибичу я ручкой сделал, он мне, да и расстались, как в море корабли.

А на подъезде к Логу шмякнулся на меня симург и заполошеным голосом Недума прогундел.

— Беда, лишенько, Стригор Стрижич! Лихо одноглазое на Весёлки идёт, землицу губит!

Да они, блядь, издеваются, начал натурально звереть я.

9. Лихие выводы

Впрочем, на мои порушенные планы Лиху, очевидно было накашлять. И даже пейзанам и полям Весёлков — эти саботажники изволили портиться и помирать от присутствия Лиха. Хамски не спрашивая моего барственного дозволения.

Ладно, до особняка, стал прикидывать я, километров пять. Но, блин, совсем без охраны караван оставлять тоже нельзя — их, извиняюсь, вороны заклюют. В самом прямом смысле слова, блин.

— Бегом! — гаркнул я. — Отставших ждать не стану, Пуща близко. Отстанете — сдохнете. По лени и дури своей! — припечатал я, да и пустил индрика рысью.

Пролетариат бабьими (и частью — мужскими) голосами заныл, запричитал, но… А ведь не отстают, симулянты, хмыкнул я. А вскоре и выть прекратили — бежать, завывая “ой горе-лишенько!” неудобно выходит.

К поместью я ускорился, обогнал и пролетариев, и бегуна. Недум мою барственность встречал и подпрыгивал.

— Людишек накормить, остальное сам сделаю, — ткнул я перстом в шурующих где-то километре от особняка пролетариев.

Кстати, замедлились паразиты, вблизи особняка, мол, безопасно.

— И стрекалом последний десяток по жопе, — дополнил я. — Не увечить и не до смерти, но чтоб прочувствовали, как мне прекословить. Всё, в Топляки я. Лихо давно появилось?

— Недавно, Стригор Стрижич, часа не прошло…

— Вот и ладно. Ну, я пошёл, — и поскакал я к Топлякам.

По дороге злобно вспоминая и раскладывая по полочкам, что это за пакость такая — Лихо Одноглазое.

Итак, было это лихо не просто одноглазым. Антропоморфная скособоченная фигурка оканчивалась вверхах не столько головой, сколько костяной глазницей, содержащей в себе одинокий глаз во всю башку размером. Единоглазным, чтоб его.

Вообще — весьма похоже на то, что лихи — это отход формирования эфирного органа. Как бы не имперских пучеглазов, когда в процессе выпучивания глаз чрезмерно выпучился. С анатомией Лиха Стригор знаком толком не был: лихо никто не жрал, было ли оно ядовитым или из-за схожести с человеком — чёрт знает.

А вот с эфирными проявлениями знаком был прекрасно, и Лихо — это… лихо. Оперирование гравитацией, судя по всему, к счастью, кривое, но к несчастью — запредельно сильное. Тщедушное тельце никаких особых защит не содержало, рубилось кладенцом влёт, но до него было крайне непросто добраться.

Итак, буркал, вращающийся в башке-глазнице — гравипуха, локально увеличивающая гравитацию до запределья. В свое время Индрик ногу сломал от “краем пойманного” лихого взгляда. А это показатель, блин.

Единственное, что хорошо — не сразу, тяжесть наваливается за пару секунд до критических величин, а само Лихо весьма неповоротливо, глаз же вообще стационарен.

Далее, начиная с примерно метра от Лиха, начинается этакое защитное поле переменной гравитации. То есть, пыриться своим буркалом ему уже ни хрена не надо. И варьируется эта гравитация, очевидно, лихой волей. Кладенец ни хрена не помогает — попадает в зону повышенной тяжести и падает на землю. Опять же, из личного опыта Стригора, если шмякнется слишком большая часть, усилия Индрика и меня приведут к отрыву куска кладенца. Десятки, если не сотня Же.

И если бы не “волеуправление” а “автоматика” — хер бы я что с Лихом, которое к магии, судя по всему, довольно устойчиво, сделал. А так — Стригор нарезал круги вокруг Лиха, старался не попасть на прицел гадкому буркалу и, в зависимости от везения, за минуты (в первый раз, повезло) или часы (второй раз, тоже повезло, но меньше), затыкивал пакость кладенцом со спины. Видимо, ловил момент, а плоть мелкой дряни кладенцу сопротивлялась херово.

Далее, что это пакость вообще делала: а просто шла к ближайшему скоплению людей и тупо плющила в блин всё на своём пути. Посадки и землю, до тонких блинов из сена и каменной слёженности пластов почвы. Коров, пейзан и прочее — в тот же блин, но до поры. И добравшись до деревеньки — лихо зажигало. Играло с людьми, как кошка с добычей. Надавит-отпустит, надломит-отпустит и в таком духе, пока всех не сломает нахрен.

Единственное что было хорошо, причём без кавычек, развлекалось оно так с чувством и расстановкой, так что заставший в свое вемя в Стрибожье Лихо Стригор обнаружил не груду, а всего пару трупов. Поломанных, правда, было дохрена, но справились в итоге.